Фарли Моуэт "Не кричи:"Волки"
(отрывки)
В одно прекрасное зимнее утро, почтальон вручил мне вызов Службы изучения животного мира Канады. В нём сообщалось, что я принят на "щедрый" оклад в 120 долларов в месяц и должен немедленно явиться в Оттаву...
Через два дня я прибыл в открытую всем ветрам серую столицу Канады, где должен будет решиться вопрос снабжения моей экспедиции...
На совещании присутствовало много важных людей, которым надлежало обсудить и утвердить список необходимого снабжения. Это был солидный документ и внушительно озаглавленный "Заявка на материально-техническое снабжение полезных работ по волкам"...
И без того взвинченный утомительными сборами в дорогу, я окончательно потерял голову, когда почтенное собрание перешло к обсуждению двеннадцатого пункта этого ужасающего списка:"Бумага туалетная, правительственный стандарт, 12 рулонов"...
Оттавское испытание подходило к концу и я был вызван в кабинет своего начальника для заключительной беседы "перед отьездом в поле"
- Вам предстоит осуществить этот великий подвиг. Вам надлежит немедленно отправиться в поле и энергично взяться за работу в духе лучших традиций нашего отдела. Помните, волки - это ваша проблема!...
В тот же день я вылетел на транспортном самолёте. Местом моего назначения пока был Черчилл на западном побережье Гудзонова залива, но значительно дальше, где-то в пустынных просторах субарктических бесплодных земель, меня ждала конечная цель - встреча с волками...
Двухмоторный транспортный самолёт, расчитанный на тридцать пассажиров, был так забит моим снаряжением, что в нём едва хватило места для меня самого и членов экипажа...
- Врядли эта старая корзина взлетит с такой уймой всякой всячины на борту.
По правде говоря, я тоже сильно сомневался, но самолёт с невероятным грохотом и скрипом всё же оторвался от земли...
Едва мы приземлились в Черчилле, как лётчика прорвало.
- Конечно, это не моё собачье дело, - начал он, пока мы шли к ангару- но, дружище, в чём дело?
- Ничего особенного, - бодро ответил я, - просто мне предстоит провести годик - другой в компании волков, вот и всё!...
* * * * *
Стараясь сделаться как можно меньшим ростом, я присел на корточки и уполз в скалы, где старался держаться
поскромнее. Но беспокоиться было не к чему - волки не обращали на меня ни малейшего внимания. Они были
слишком увлечены собственными делами, которые, как я с удивлением понял, в данную минуту сводились к игре
в пятнашки.
В это трудно поверить, но это так! Они возились как щенята. Тот из них, что поменьше ростом (вскоре появились конкретные доказательства, что это самка), был зачинщиком. Положив голову на вытянутые передние лапы и самым неблаговоспитанным образом подняв зад, волчица внезапно прыгнула на самца, который был много крупнее; пытаясь увернуться, тот споткнулся и упал. Волчица мгновенно оказалась наверху, больно теребя зубами его загривок, затем вскочила и бешено помчалась, описывая круги. Волк поднялся на ноги и кинулся в погоню, но только ценой больших усилий сумел её настичь и куснуть в спину. После этого роли вновь переменились и самка мчалась за самцом, возглавлявшим дикую гонку, то вверх, то вниз, за насыпь и обратно...
После ухода подруги волк слонялся у подошвы оза и тотчас заметил меня. В три - четыре прыжка он взлетел
наверх, остановился и с грозной настороженностью уставился на меня.
Стоило мне только глянуть на него, и вся радость встречи мгновенно улетучилась. Нет, он больше не походил на игривого щенка, а превратился в великолепнейший механизм разрушения! Метаморфоза была столь устрашающей, что у меня застучали зубы о флягу, когда я собрался хлебнуть для успокоения нервов.
На сегодня хватит. Не следует надоедать волчьему семейству, иначе чего доброго, спугнёшь их с насиженного
места. Я счёл за благо удалиться.
Достигнув гряды, с которой впервые увидел волков, я бросил прощальный взгляд в бинокль. Самки по-прежнему не было видно, самец же спокойно лежал на песчаном гребне, вся его настороженность исчезла. Вот он встал, несколько раз покрутился на месте, как делают собаки, и улёгся поудобнее, упрятав нос под хвост и явно намереваясь уснуть.
Убедившись, что он больше не интересуется моей скромной особой, я с облегчением вздохнул. Было бы
настоящей трагедией, если бы моё нечаянное вторжение напугало волков и лишило меня замечательной
возможности наблюдать за животными, ради которых я так далеко забрался.
* * * * *
Вскоре с присущей мне основательностью я начал осуществлять принятое решение и перебралсяк волкам. Для начала я устроил собственное логово неподалёку от волчьего, однако не настолько близко,
чтобы мешать мирному течению их жизни...
У входа в палатку установил большую стереотрубу, что позволяло днём и ночью обозревать логовище,
даже не вылезая из спального мешка...
Предосторожности, принятые мной для сохранения покоя волков, оказались излишними. Если мне
понадобилась неделя, чтобы трезво оценить характер волков, то они меня раскусили с первой же встречи.
Не скажу, чтобы с их стороны наблюдалось явное неуважение к моей особе, но звери как-то умудрялись
не только игнорировать меня, но и не обращать сам факт моего существования - признаться, это всё-таки
обидно.
По чистой случайности я раскинул палатку шагах в двадцати от одной из главных троп, по которой волки
уходили на охоту и возвращались со своих угодий, лежавших на западе. Через несколько часов после
моего переезда на тропе показался волк, державший путь к себе домой. Он возвращался с ночной работы,
устал и стремился поскорее добраться до постели. Волк поднимался по тропинке, шедшей в гору, и
находился от меня не более чем в сотне шагов; голова его была опущена, глаза полузакрыты, казалось,
он глубоко задумался. Ничто в нём не напоминало то, на редкость чуткое и осторожное существо, каким
рисует волка вымысел. Напротив, он был настолько чем-то поглощён, что вероятно, так и не заметил бы
палатку, хотя проходил совсем рядом с ней. Но я вдруг задел локтем чайник, и тот звякнул. Волк поднял
голову и широко открыл глаза, однако не остановился и не прибавил шага. Быстрый взгляд искоса - вот
и всё, чем он меня удостоил.
Правда, я не стремился привлекать особого внимания, но от такого полного пренебрежения мне просто
становилось неловко. На протяжении двух недель волки почти каждую ночь пользовались тропой,
проходящей возле палатки, но никогда, если не считать одного памятного случая, они не проявляли ни
малейшего интереса ко мне.
К тому времени, когда произошло упомянутое событие, я уже немало узнал о своих соседях.
Выяснилось, например, что они вовсе не бродяги-кочевники, какими их принято считать, а оседлые звери
и к тому же хозяева обширных владений с очень точными границами.
Территория, составляющая собственность наблюдаемой мной семьи волков, занимала свыше двухсот
пятидесяти квадратных километров; с одной стороны она была отделена рекой, но в остальных
направлениях не имела чётких географических рубежей. Тем не менее границы существовали, и очень
ясно обозначенные, разумеется, на волчий манер.
Тот, кто наблюдал, как собака на прогулке оставляет свои визитные карточки на каждом подходящем столбе, уже догадался, каким способом волки отмечают свои владения. Примерно раз в неделю стая совершает
обход "фамильных угодий" и освежает межевые знаки. Подобная заботливость в данном случае, очевидно, обьяснялась наличием ещё двух волчьих семейств, чьи "поместья" примыкали к нашему. Впрочем, мне
ни разу не пришлось быть свидетелем разногласий или драки между соседями. Поэтому всё дело,
по видимому, сводится к традиции.
Так или иначе, но, убедившись в наличии у волков сильно развитого чувства собственности, я решил воспользоваться этим и заставить их признать факт моего существования. Как-то вечером, когда волки ушли
на ночную охоту, я сделал заявку на собственный земельный участок площадью около трёхсот квадратных метров, с палаткой в центре, который захватил отрезок волчьей тропы длиной примерно в сотню метров.
Чтобы гарантировать действенность заявки, я счёл необходимым через каждые пять метров оставлять знаки владельца на камнях, покрытых мхом кочках и на клочках растительности - по всей окружности захваченной территории.
Застолбить участок оказалось труднее, чем я предполагал. На это ушла часть ночи; пришлось часто возвращаться в палатку и выпить неимоверное колличество чая. Но к утру, когда охотники обычно возвращались, всё было готово.Чувствуя себя несколько изнурённым, я прилёг в палатке в надежде немного отдохнуть и одновременно проследить за результатом.
Долго ждать не пришлось. В 8.14, как значится в моём дневнике наблюдений, из-за увала появился вожак стаи. Как всегда, сосредоточенный, он, по своему обыкновению, даже не соизволил взглянуть в сторону палатки. Но, поравнявшись с местом, где граница моих владений пересекала его путь, волк резко остановился, словно наткнулся на невидимую преграду.
Нас разделяли каких-нибудь пятьдесят метров, и в бинокль мне было видно, как выражение усталости сменилось у зверя сильнейшим замешательством. Осторожно вытянув нос, волк принюхался к одному из помеченных мною кустиков. Он, казалось, никак не мог сообразить, что следует предпринять. После минутной растерянности волк отошёл на несколько шагов и только тогда наконец взглянул на палатку и на меня. Это
был долгий, изучающий, очень внимательный взгляд.
Но после того как я добился своей цели и заставил волка обратить на себя внимание, мне в голову пришла тревожная мысль: не нарушил ли я по неведению какой-нибудь важный волчий закон и не придётся ли мне теперь расплачиваться за собственную опрометчивость? Вот когда я пожалел, что не захватил с собой оружия, - взгляд волка становился всё более пристальным, глубоким и жёстким.
Меня это начинало нервировать. Я и раньше - то не любил игры в гляделки, а тут ещё против меня выступал такой мастер. Взгляд жёлтых глаз становился всё свирепее, всё злее; тщетно старался я принудить волка потупиться. Положение - хуже некуда. В отчаянной попытке выйти из создавшегося тупика я громко откашлялся
и на какую-то долю секунды повернулся спиной к противнику, давая ему понять, что нахожу его бесцеремонную манеру - глазеть на незнакомого человека - по меньшей мере невежливой, если не оскорбительной.
Волк, казалось, понял намёк и немедленно перестал на меня таращиться. Выпрямившись, он ещё раз принюхался к моему знаку и, очевидно, принял решение. Быстро, с уверенным видом он начал
систематический обход участка, который я застолбил для себя. Подойдя к очередному "пограничному"
знаку, он обнюхивал его разок - другой, затем старательно делал свою отметку на том же пучке травы или
на камне, но с наружной стороны. Наблюдая за ним, я понял в чём заключалась моя ошибка, вызванная невежеством: волк ставил свои знаки крайне экономно и смог проделать весь круг, ни разу не заправляясь,
или, если слегка изменить сравнение, на одном баке горючего.
Через какие-нибудь пятнадцать минут операция была закончена. Затем волк вышел на тропу там, где
кончились мои владения, и рысцой пустился к дому, представив мне пищу для самых серьёзных
размышлений.
* * * * *
По моим подсчётам, охотясь в нормальных условиях, волки до зари успевают сделать около
шестидесяти километров. В трудные же времена им приходится покрывать ещё большее расстояние
- мне доводилось видеть, как самцы возвращались домой только после полудня. Остаток дня они
спят, но на свой особый, волчий манер, то есть свёртываются калачиком на пять-десять минут, после
чего быстро встают, оглядываются и, повернувшись на месте разок - другой, снова ложатся...
После двух суток непрерывных наблюдений я дошёл до предела. Создалось безвыходное
положение; спать я не решался, боясь пропустить что-нибудь важное, с другой стороны, я буквально
валился с ног, в глазах двоилось.
Требовалось что-то предпринять, иначе рухнет намеченная программа исследований. Мне долго не
приходило в голову ничего путного, но как-то, глядя на одного из волков, мирно дремавшего на
холмике у логова, я неожиданно нашёл исключительно простое решение проблемы: мне следовало
научиться спать как волки.
Однако выполнить задуманное удалось не сразу, сказывалось отсутствие сноровки. Я пробовал
закрыть глаза и приказывал себе проснуться через пять минут - ничего не вышло. Раз - другой мне
действительно удавалось задремать на короткое время, но затем я засыпал по-настоящему и спал
несколько часов кряду.
Вскоре я понял, в чём ошибка. Оказывается, необходимо было точно повторять все действия
дремлющего волка. В конце концов я убедился, что свёртывание клубком в начале и кружение в конце
каждого периода дремоты - совершенно необходимое условие успеха. Чем это обьясняется, я так и
не знаю. Возможно, изменение положения тела усиливает кровообращение. Но зато я знаю совершенно
точно, что серия коротких, но правильно, по волчьим правилам проведённых отрезков сна освежает
куда лучше, чем то бесчувственное состояние, длящееся семь или восемь часов, которое у человека
призвано удовлетворять потребность в отдыхе.
К сожалению, волчья дрёма совершенно не подходит к условиям нашего общества, в чём мне
пришлось убедиться на собственном опыте после возвращения в цивилизованный мир.
...Волчья семья оказалась нежнейшей супружеской парой, какую редко можно встретить. Насколько
я знаю, они никогда не ссорились и с неподдельной радостью встречались даже после короткой
разлуки. Они были страшно привязаны друг к другу.
Вопреки ожиданиям я обнаружил, что физическая любовь занимает в жизни волков какие-нибудь две
или три недели: происходит это ранней весной, обычно в марте. Самки - девственницы (а все волчицы
сохраняют невинность до двухлетнего возраста) спариваются в это время и в отличие от собак, которые
многое переняли от своих хозяев, сходятся только с одним волком, которому остаются верны на всю
жизнь.
* * * * *
...Утек (местный житель), как натуралист, обладал множеством редких качеств; из них не последним было его
бесспорное умение понимать язык волков.
По-настоящему моё образование в области волчьей "лингвистики" началось с появлением Утека.
Как-то мы вдвоём часами наблюдали за волчьим логовом, но безрезультатно - ничего достойного внимания
обнаружить не удалось. Вдруг Утек приложил руки к ушам и внимательно прислушался. Я ничего не слышал
и никак не мог понять, что привлекло его внимание, пока он не шепнул: "Слушай, волки разговаривают" - и
показал на гряду холмов километрах в восьми к северу от нас. Я напряг слух; но если волк и вёл
"радиопередачу" с далёких холмов, то работал не на моей волне. Казалось, в эфире нет нечего, кроме
зловещего стона комаров, но Георг*, спавший на гребне, внезапно сел, навострил уши и повернул свою
длинную морду к северу. Спустя минуту он откинул голову назад и завыл. Это был вибрирующий вой;
низкий вначале, он закончился на самой высокой ноте, какую только способно воспринять человеческое ухо.
Утек схватил меня за руку и расплылся в довольной улыбке.
- Волки говорят: "Карибу пошли!"
Я с трудом понял, о чём идёт речь, и только когда мы вернулись в избушку, с помощью Майка уточнил
подробности.
Оказывается, волк с соседнего участка, лежащего к северу, не только сообщил, что давно ожидаемые
карибу двинулись на юг, но и указал, где они сейчас находятся. Более того - и это было совсем невероятно,
- выяснилось, что сам сосед оленей не видел, а просто передал информацию, полученную им от волка,
живущего ещё дальше. Георг, который её услышал и понял, в свою очередь передал добрую весть другим.
От природы я скептик и тут не нашёл нужным скрывать, как насмешила меня наивная попытка Утека
произвести впечатление пустой болтовнёй. Но, не обращая внимания на мой скепсис, Майк без проволочки
стал собираться на охоту.
Меня ничуть не удивило его желание убить оленя - все коренные жители тундры питаются исключительно
олениной. Меня поразило другое: его готовность предпринять двух - или даже трёхдневную прогулку по
тундре из-за нелепой выдумки Утека.
Через три дня, когда мы встретились вновь, мне были презентованы целый окорок и горшок оленьих
языков. Из рассказа Майка выходило, что он нашёл карибу в том самом месте, на которое, поняв речь
волков, указал Утек, - на берегах озера Куиак, примерно в шестидесяти километрах на северо-восток от
нашей избушки.
Я не сомневался, что это простое совпадение, но было любопытно и я притворившись, будто поверил,
принялся расспрашивать о необыкновенном искусстве Утека.
Майк признался, что сам не может ни слышать всех издаваемых волками звуков, ни понимать их
значения, но некоторые эскимосы, в частности Утек, настолько хорошо понимают волков, что в состоянии
буквально разговаривать с ними.
___________
* - так для своего удобства натуралист различает одного волка от другого.
* * * * *
...Здоровый взрослый олень легко обгоняет волка; даже трёхнедельный телёнок способен обскакать
почти любого волка. Карибу это знают и в нормальных условиях не боятся волков. Волки тоже всё
прекрасно понимают и, будучи очень смышлёнными, редко пытаются догнать здорового карибу - они
заранее уверены, что такое занятие окажется бессмысленной тратой сил.
Вместо этого волки предпринимают систематическую проверку состояния оленей, с тем, чтобы
выявить неполноценных. В больших стадах такого рода испытания сводятся к тому, что волки
вспугивают оленей и гонят их достаточно долго, стараясь определить больных, раненных или вообще
слабых животных. Коль скоро такой инвалид обнаружен - все волки устремляются за ним, стремясь
зарезать. Если же в стаде не удалось выявить слабых, преследование прекращается и волки пробуют
счастье в другом стаде.
- Я же тебе говорил, - пояснил Утек, - карибу кормят волков, а волки делают карибу сильными.
Кабы не волки, карибу совсем вымерли бы от болезней.
...Вопреки ещё одному догмату из широко распространённого мифа о волках мне ни разу не приходилось
видеть, чтобы волк подрезал оленю поджилки. На самом деле всё происходит так. Напрягая последние
силы, волк постепенно обходит карибу и прыгает ему на плечо. Обычно толчка достаточно, чтобы олень
упал; прежде чем ему удаётся вскочить, волк успевает схватить его сзади за шею и прижать к земле;
при этом он всячески уклоняется от бешено машущих копыт - одного их удара достаточно, чтобы пробить
грудную клетку волка.
Смерть наступает мгновенно и обычно бывает бескровной; я сомневаюсь, чтобы олени страдали
больше, чем свиньи, которых забивают люди для собственного потребления.
источник: Фарли Моуэт, "Не кричи:"Волки"